Лекарство от хандры - Страница 79

— Как его звали?

— Ты будешь смеяться, но звали его — да и зовут, наверное, — Романом. Он начал приходить, и не изредка, а каждый божий день. Первые три раза я демонстративно слушала его с часами в руках. Через неделю я пропустила обед в лагере и поехала с ним обедать в город. А вернулась только через два дня.

Потом, задним числом, я пыталась понять: как же это ему удалось? Ведь я с первого взгляда оценила его совершенно правильно — пустой, тщеславный, самовлюбленный тип, для которого отношения с женщинами — вид спорта, способ потешить самолюбие.

— Хочешь, угадаю? — предложил Прошка. — Он сказал тебе, что о встрече с такой чудесной, восхитительной, несравненной и так далее девушкой мечтал всю жизнь…

— Дурак ты, Прошка! — обиделась я. — Думаешь, меня можно купить на такую дешевку?

— Ну ладно, ладно, — пробормотал он примирительно. — Так как же он тебя охмурил?

— Те полчаса в день, которые я ему отвела, он прощупывал меня, как умелый диагност прощупывает пациента. При всей его примитивности, богатый опыт общения с прекрасным полом научил его неплохо разбираться в женщинах. Он затрагивал одну за другой разные темы и смотрел на мою реакцию. Да что объяснять, ты и сам из таковских! Сам все знаешь.

— Ну уж нет! У меня все всегда честно, по-настоящему. Любовь с первого, иногда со второго взгляда!

— Ладно, замнем. Через неделю он уже точно знал, что мне интересно и что неинтересно, что я люблю и чего не выношу, словом, знал, на какие кнопки нажимать, чтобы добиться нужного эффекта. И я постепенно склонилась к мысли, что в первый раз в нем ошиблась. Да, он вел себя глупо и пошло, но зачем ему было изгаляться, если схема работает в восьмидесяти случаях из ста? Стоит ли всякий раз изобретать велосипед, когда хочешь позубоскалить или слегка пофлиртовать с девушкой?

— И что было дальше?

— Через три дня заканчивалась моя смена. Он отвез меня в аэропорт и сказал, что в Москве будет только в октябре, потому что сразу же после дома отдыха должен ехать в двухмесячную командировку. Взял у меня адрес и телефон, минут пять целовал на прощание, обещал часто писать, чуть не прослезился, когда объявили, что посадка заканчивается. Вот, собственно и все. Я вернулась в Москву на розовом облаке, потом ездила с вами в Карелию, потом утешала себя мыслью, что за время нашего отсутствия хулиганы вытащили из почтового ящика его письма с обратным адресом, и он молчит, обидевшись на мое молчание. Сентябрь я терпеливо ждала, в октябре начала биться головой о стенку, в ноябре прозрела и возненавидела себя до такой степени, что однажды даже приладила к карнизу веревку.

— А мы-то не могли понять, что с тобой происходит! Ведь жили в одной квартире, вместе учились, ты все время была на виду, и вдруг в тебя точно бес вселился. Вчера еще была нормальной, а тут смотришь в стенку и от еды отказываешься! Без всякой видимой причины. Мы чуть не спятили. Извели расспросами всех, с кем ты общалась. Марк даже тетку свою, психиатра, притащил якобы в гости. Леша целыми днями таращился в потолок, свернув губы в трубочку. Генрих Машеньку на тебя пытался натравить, чтобы выяснила, что с тобой творится. Чего мы только не передумали! Когда ты без предупреждения слиняла в Питер, чуть морды друг другу не начистили — думали, опять кто-то из нас дурака свалял, как тогда, на втором курсе… Слава богу, ты человеком вернулась, а то дело кончилось бы смертоубийством. Хоть бы намекнула…

— Я не знала… Ведь горю я предавалась только в ваше отсутствие, а так старалась вести себя, как обычно…

Прошка даже фыркнул от возмущения.

— Старалась она! Мы от твоих стараний едва не поседели! Ну ладно, дело прошлое… Ты лучше скажи: почему ты решила, будто тебя бросили? Другая на твоем месте наверняка предположила бы, что произошла какая-то трагедия. Этот Роман мог погибнуть, покалечиться, попасть в тюрьму, заболеть, да мало ли что! Ты ведь больше никаких вестей от него не получала?

— Не получала. Но я все-таки не совсем потеряла голову. Когда он не появился в октябре, я начала прокручивать в памяти все его слова, жесты, взгляды, интонации. С памятью-то у меня, слава богу, все в порядке. И задним числом, не одурманенная его волнующей близостью, отчетливо увидела: это был спектакль. И даже не очень талантливый. Просто зрительница попалась темная.

— М-м, — промычал Прошка. — Да не переживай ты так! Думаешь, многие на твоем месте разобрались бы, что к чему? Тем более в первый раз… Кстати, а второй-то был?

— За кого ты меня принимаешь?!

— Ты хочешь сказать, что больше никого никогда не любила?

— Да! Именно это я и хочу сказать! И нечего изображать изумление! Пусть мне не хватило ума учиться на чужих ошибках, но на своих-то собственных учатся даже дураки! Или ты считаешь меня полной идиоткой?

— Нет, я считаю тебя трусихой.

— Кем?!

— Трусихой. «Пуганая ворона куста боится» — кто бы мог подумать, что эта поговорка про тебя?

— Ах, так?! — Я отпихнула Прошку задом, вырвала руку из рукава телогрейки, схватила несколько картофелин и соскочила с нашего насеста. — Я требую сатисфакции! Защищайся!

Вы пробовали играть в войну в полной темноте, кидая друг в друга «снарядами» на звук голоса или шорох одежды? Если нет, настоятельно рекомендую — очень увлекательная игра.

Прошка тоже нахватал картошки и покинул угол, где его легко было подбить. Издавая дикие вопли (нужно же было дать шанс противнику), мы перебегали с одного места на другое и швыряли свои снаряды. Время от времени приходилось прокрадываться к загончику и пополнять боеприпасы. В ходе боевых действий я дважды спотыкалась о невидимые препятствия и падала на землю, четырежды получила ранения в корпус, трижды в ногу и один — в голову. Но и противнику пришлось несладко. После одного особенно меткого выстрела раздался жалобный крик: «Ой-ой-ой! Ты все-таки поаккуратнее, так и без глаза можно оставить!» Несколько раз я слышала смачные шлепки картошки, ударившей во что-то мягкое, а звуки падения уже перестала считать. В последний раз Прошка свалился со страшным грохотом и запросил пощады: